Почему Петр Иванов «совершил непоправимое»

18 июня 1947 года. В «красном доме» на улице Дмитрия Донского в Калининграде идет бюро обкома. На заседании присутствует гость. В стенограмме его упомянут скромно. Да еще переврав (видимо, от волнения) фамилию: «Тов. Касыгин А. Н.».

Между тем это был Алексей Косыгин. Тот самый, который через 17 лет станет вторым человеком в СССР. Хотя он уже и тогда был очень важной персоной - заместителем председателя Совета министров. А главное - любимцем Сталина, который и направил его тогда в Калининград. Разберись, мол, что там у них происходит.

Поводом для командировки стало письмо руководителя Калининградского обкома ВКП(б) Петра Иванова. Тот решился сообщить вождю о критическом положении дел в области. «Сложилась своеобразная экономическая и политическая обстановка, о которой считаю необходимым доложить» - и так далее.

И вот товарищ Иванов почему-то отсутствует на заседании, которое сам же инициировал.

- Где Петр Андреевич? - тихо спрашивает коллег один из членов бюро обкома. Он только что подошел и еще не в курсе, какое ЧП случилось несколько часов назад…

Эх, хорошо в янтарном крае жить…

Судя по тогдашней печати, славно жилось в ту пору «на Калининградщине». Не хуже, чем в фильме «Кубанские казаки». Требовалось только «делать жизнь еще краше». Увы, желаемое выдавалось за действительное. И как «Кубанских казаков» можно отнести к жанру социальной фантастики, так и газетная реальность была далека от настоящей жизни.

Разруха, и при этом - никакой помощи от центра. У местных гражданских органов власть, считай, номинальная. Всем заправляли военные, которые относились к этой земле как к трофею. Вместо восстановления шло разрушение того, что еще уцелело, все более-менее ценное вывозилось в другие регионы СССР.

Ситуацию усугубила непривычно суровая для этих мест зима 1946-1947 годов. От холода и голода массово гибли бесправные немцы. Все тяжелее приходилось и многим советским переселенцам.

Присланный из Ленинграда в январе 1947-го Петр Иванов попытался взяться за наведение порядка. И сразу же натолкнулся на противодействие военных. Уверенности им прибавляло то, что Иванов находился в странном, двусмысленном положении. Вопреки обыкновению он, самый главный, был не первым, а вторым секретарем. Почему это произошло? Доктор исторических наук профессор БФУ имени Канта Юрий Костяшов, изучая архивные документы, выяснил, что первым секретарем у нас планировалось назначить главу Смоленского обкома. Однако его перевод, одобренный секретариатом ЦК, почему-то не был утвержден Политбюро. И в итоге руководить самым западным обкомом стал второй секретарь.

Сделать Иванова первым де-юре было несложно. Тем не менее время шло, а он оставался в прежней должности. Местные начальники в погонах сделали вывод: значит, мелкая сошка, временная фигура, настоящего хозяина еще не прислали. Говорят, однажды дошло даже до того, что его не пустили в Балтийск. Взяли и развернули на КПП...

Письмо Сталину

Конечно, трения с военными не прибавляли здоровья. А между тем каждый день терзала мысль, что во вверенном ему регионе - страшная беда. Голод! И он ничего не может с этим поделать. 

Да, Иванов знал, что такое голод. Он пережил блокаду (к слову, за те годы получил ордена Красной Звезды и Отечественной войны I степени). Но тогда была война, а сейчас-то мир! И советские люди, перенесшие все тяготы войны, победители принимают теперь на чужбине мучительную, жалкую смерть, даже не имея права уехать из «неметчины», пока на это еще есть силы. А ты не можешь их спасти. Москва не поставила свежеиспеченный субъект РСФСР на довольствие. Своих же резервов нет.

Письмо Сталину было жестом отчаяния. Тот терпеть не мог подобных вещей. Ведь настоящий большевик не плачется, не разводит панику. Нет, поможем, конечно. Только и выводы сделаем. Иванов все это понимал. Однако он, похоже, уже не думал о себе.

Письмо было написано 28 мая 1947-го. А уже к 9 июня его автора вызвали в Москву - на заседание Политбюро. Там и было решено направить в Калининград комиссию во главе с Косыгиным. Который, кстати, формально считался отнюдь не посторонним человеком для калининградцев. В феврале 1946-го жители янтарного края избрали Алексея Николаевича своим депутатом в Верховный Совет СССР.

За гранью отчаяния

Прибыв, члены комиссии без раскачки приступили к «ознакомлению с положением дел на месте». А над инициатором этого процесса, судя по всему, быстро сгущались тучи.
Само собой, он не только огорчил Сталина. Можно представить, сколько разом нажил себе недоброжелателей Иванов в министерствах и ведомствах. А тут еще якобы уже началась негласная подготовка к «Ленинградскому делу», в ходе которого под нож репрессий пустят партийную элиту города на Неве. Тогдашний командующий 11-й гвардейской армией генерал Александр Горбатов много лет спустя вспоминал: «В Ленинграде началось что-то похожее на 1937-1938 годы. Начали «подбирать» ключи и к Иванову, который, будучи абсолютно честным, но экспансивным человеком, не мог перенести незаслуженную обиду и… совершил непоправимое».

12 июня 1947-го (комиссия Косыгина уже вовсю работала в области) второму секретарю обкома диагностировали нервное переутомление с элементами психоза. 17 июня после нового, более полного обследования врачи резюмировали: нужно срочно отправляться на лечение в Москву. Ночью 18 июня Иванов заперся дома в ванной и покончил с собой.
А процесс, который он запустил, продолжался. По итогам работы комиссии Косыгина наш регион был включен в пятилетний план восстановления и развития народного хозяйства СССР. Конечно, это не означало манны небесной и сиюминутного решения всех проблем. Однако кризис остался позади. Мало-помалу ситуация менялась к лучшему.